Иорданс Якоб. Праздник Бобового короля
Иорданс, Якоб. 1593-1678.Бобовый король.Фландрия, Около 1638 г.Эрмитаж.
Творчество выдающегося фламандского живописца Якоба Йорданса связано с реалистическими традициями национальной художественной школы. Блестящий знаток народных обычаев и фольклора, Йорданс запечатлел в картине «Бобовый король» праздник «трех волхвов» или «трех королей», который ежегодно отмечался во Фландрии 6 января. По старой нидерландской традиции в этот день к столу подавали пирог, в который запекался боб. Тот, кто находил его в своем куске пирога, провозглашался «бобовым королем».
Боб символизировал путеводную звезду, которая привела волхвов в Вифлеем, чтобы поклониться младенцу Христу. По правилам праздника «бобовый король» выбирал себе «королеву» и назначал «свиту». Участники застолья обязаны были беспрекословно подчиняться «королевской чете», а когда «бобовый король» поднимал очередной бокал вина — громко восклицать хором: «Король пьет!».
Изображая кульминацию праздника, Йорданс великолепно передал атмосферу стихийной раскованности чувств своих героев, наделил каждого из них выразительной мимикой и жестикуляцией. Бытовая сцена приобрела монументальный характер и мощный жизнеутверждающий пафос. Динамика композиции, подчеркнутая объемность форм, теплый золотисто-коричневый колорит и широкая живописная манера характеризуют Йорданса как последователя Рубенса и одного из ведущих мастеров фламандского барокко.
На картине изображена шумная и веселая сцена пиршества в богатом фламандском доме. Глядя на оживленные лица, становится ясно, что гостями выпит уже не один бокал. Сидящий в центре «король» — убеленный сединами добродушный старик — провозглашает очередной тост, а вся компания приветствует его восторженными пьяными криками. Молодая женщина справа, совершенно забыв о младенце на коленях, также поднимает свой бокал.
А ее малыш занят как раз тем же, что и фонтанный мальчик. Но особенно шумны мужчины. При этом один из них, одетый в традиционный шутовской костюм, весьма беззастенчиво обнимает свою соседку. А ее маленькая дочь, пользуясь моментом, пьет из бокала матери.
Все образы взяты из реальной жизни, они естественны и просты. Почти реально ощущается массивность и грузность фигур, плотно заполняющих пространство картины. Каждая деталь здесь предельно материальна: и шелковистые завитки прически девочки, пьющей вино, и лоснящаяся шерсть собаки, и сверкающий металл кружек, и блеск прозрачных бокалов…
Вот эта жизнерадостная полнота образов и стремление прославить чувственные радости бытия роднит Якоба Иорданса с Рубенсом. «Князь живописцев», безусловно, оказал влияние на молодого художника, хоть тот и не был его непосредственным учеником.
Источник статьи: http://proza.ru/2017/05/08/936
Якоб Йорданс Бобовый король
Якоб Йорданс.Бобовый король. Около 1638 Холст, масло. 160 ; 213 см Государственный Эрмитаж, Санкт-Петербург
Фламандский художник Якоб Йорданс (1593-1678) — автор многих картин, подобных представленной, брызжущих весельем и задором. Мастер был плодовитым, его художественное наследие составляет почти 700 работ.
Картина изображает застолье в честь праздника Богоявления, отмечаемого 6 января. В этот день в католических странах к праздничному столу подавался особый пирог, содержащий «сюрприз» в виде запечённого боба, ореха, фигурки Христа или святых, монетка. Тот кому доставался «сюрприз» провозглашался Бобовым королём и возглавлял празднество. Одной из традиций было провозглашение Бобовым королём королевы праздника и в этот момент все присутствующие кричали «Король пьёт! Да здравствует король!» — отсюда возникло второе название картины.
Тема, дающая возможность показать сильных и здоровых людей, веселящихся в непринужденной обстановке, неоднократно привлекала внимание Йорданса. Известно около десятка его картин и рисунков на этот сюжет. Эрмитажный экземпляр, относящийся ко времени расцвета творчества художника, является одним из лучших.
Картина Йорданса преисполнена радости земного бытия и избытка жизненных сил. Пир в разгаре. По возгласу: «Король пьет!» все осушают бокалы. Пьют старики и малыши, забыты условности и приличия, царит буйное веселье. Художник передает эту грубоватую сцену, ничего не приукрашивая и не смягчая, чувствуется, что он откровенно любуется ею.
Крупные, почти в натуральную величину, фигуры людей придвинуты к переднему краю картины, взгляды и жесты некоторых персонажей обращены к зрителю, как бы привлекая его к участию в происходящем. Кажется, мы слышим громкое пение и смех и как будто ощущаем близость этих грузных, мощных тел.
Вся группа озарена золотистым вечерним светом, в его лучах с особенной силой вспыхивают яркие коричневые, красные, розовые тона одежд, волос и лиц, создающих звучную симфонию красок. Сцена обычной пирушки воспринимается зрителем как утверждение художником-реалистом красоты и значимости земного бытия.
Составители научного каталога фламандской живописи в собрании Эрмитажа Н. П. Бабина и Н. И. Грицай приводят следующую расшифровку сюжета:
Изображение собаки, просящей подачку у мальчика, намекает на поговорку («Жадный не знает меры»).
Надувший щеки волынщик, вероятно, — изобразительный эквивалент фламандской пословицы («С хорошо набитым животом лучше поётся»). Настольный натюрморт исчерпывается изображением копченого окорока на блюде и фарфоровой миски с маслом. Оба изображения, очевидно, могут рассматриваться как символы Gula (чревоугодия), одного из семи смертных грехов.
В качестве модели для фигуры «короля» послужил тесть Йорданса Адам ван Ноорт, «королевой» оказалась дочь художника Елизавета, а самого себя художник изобразил в виде мужчины позади «короля» и «королевы», поднимающего кувшинчик[
Картина «Бобовый король» поступила в Эрмитаж из собрания Академии художеств СССР в 1922 году.
Источник статьи: http://proza.ru/2019/04/21/1065
Разбираемся с «Бобовым королем» Йорданса.
Здесь изображена кульминация праздника во всей своей барочной стихийной раскованности. Гедонизм — это вообще очень барочное явление. Вспомним хотя бы пейзажи Рубенса — земля жирная, плодородная (а другой и быть не могло).
Но сегодня не Рубенс, а главный после Рубенса художник Антверпена и всего фламандского барокко — блестящий Якоб Йорданс и его «Бобовый король» (ок. 1638).
Он сидит, конечно, в центре, очень по-царски вальяжно и очень по плебейски хмельно.
И это не удивительно, ведь перед нами совсем даже и не король, в плане монарх, и управляет он не сотнями тысяч людских судеб, а всего навсего какой-нибудь скотиной, женой да детьми (ну, может быть, еще парой тройкой людей).
И эта «королевская свита» не более, чем собутыльники — посетители типичной харчевни того времени, одной из которых владеет та самая хальсовская Малле Баббе.
И это могла бы быть трапезная дома того самого мужчины в короне, но уж больно разношёрстная толпа собралась вокруг.
И вся эта гедонистическая вакханалия более чем ярко и ясно отображает традиционный нидерландский праздник «трех волхвов» или «трех королей», который ежегодно отмечался во Фландрии 6 января. По старой традиции в этот день к столу подавали пирог, в котором запекался боб и тот, кто находил его в своем куске, провозглашался «бобовым королем».
Боб, к слову, символизировал путеводную звезду, которая привела волхвов в Вифлеем, чтобы поклониться младенцу Христу.
Так случилось и с этим седовласым бородатым мужчиной. И он уже избрал себе королеву и назначил свиту (все как и полагается по правилам праздника). И, конечно, участники этой комедии должны были беспрекословно подчиняться королю.
И вот наш хмельной «монарх» поднимает очередной бокал вина. И все его «подданные» громко и хором (у Йорданса настолько громко, что, кажется, будто барабанные перепонки сейчас лопнут) восклицают: «Король пьет!».
И теплые бархатистые краски в унисон звучат этому хмельному ору (а иначе не назвать), обогащённые множеством оттенков. Йорданс вообще великолепный колорист. Посмотрите КАК он написал прозрачное стекло бокалов и чеканку металлической короны, ну, право, диво дивное!
И эти мощные пастозные мазки придают картине невероятную динамику — жизнеутверждающий пафос есть истинный монарх этой картины.
Ведь поедание того самого чуда — боба, который символизирует зародыша жизни есть не что иное как «колдовской» обряд притягивания плодородия в пору зимней спячки полей.
И, кажется, что на этом все, но не все. Йорданс был отличным знатоком фольклора и здесь, конечно, спрятано гораздо больше, чем просто фиксация пика наслаждения.
Ведь что-то любое чрезмерное, есть грех. Так и здесь перед нами ГРЕШНИКИ, те самые, которых Христос будет спасать на кресте. Поэтому и свита царская такая неоднородная: тут и старики, и люди среднего возраста, и дети. И, кажется, пьют все.
Но что точно, так то, что они все искушены.
И этот копчёный окорок на блюде есть ни что иное, как символ Чревоугодия (одного из семи смертных грехов).
И этот надувший щеки волынщик, старательно играющий свою мелодию, отображает известную фламандскую поговорку «с хорошо набитым животом лучше поётся», а пёс, просящий еды у юного отрока, очень похожего на путти, намекает на еще одну поговорку — «жадный не знает меры».
И вся эта пирушка обретает совсем иной дух, когда мы, вдруг, находим на полотне самого художника — тот обаятельный весельчак, поднимающий кувшин с вином.
И сразу работа становится какой-то очень интимной, личной (ко всему прочему сам король есть тесть художника, а королева — дочь Йорданса).
И этот писающий пухлый младенец, выделенный светом, есть тот самый младенец Христос, который очутился в смутное время в «хлеву», и которому нужно будет спасать этот, погрязший в грехах, мир. В общем-то он единственный, кто не радуется на этом полотне.
И вот что еще интересно — люди изображены в клетке. Там, слева, виднеются металлические балки решетки. А рядом с ними, под потолком, та самая птичка в клетке, но не просто птица, а попугай — символ неискренности и недалёкого ума (бессмысленное, настойчивое повторение чужих слов, в общем-то именно то, чем и занимаются герои полотна).
И они, как тот попугай, над головой старой женщины, НЕ СВОБОДНЫ, хотя, кажется, даже не догадываюсь об этом.
Но они не свободны не в плане каких-то мирских ограничений — они не свободны духовно, ибо не веруют что творят.
И здесь, на холсте, в общем-то, есть всё, что должно быть в праздник «трёх волхвов», которые принесли только что родившемуся Спасителю свои дары.
И этот младенец, который не Христос, но Христос, уныло взирает туда, откуда исходит свет (умозрительно мы догадываемся, что это окно, а свет — это свет солнца) и безмолвно, с тотальной тоской в глазах, уже вопрошает бога (задолго до Голгофы) : «Боже мой, боже мой, для чего ты меня оставил?»
Источник статьи: http://zen.yandex.ru/media/art_cool/razbiraemsia-s-bobovym-korolem-iordansa-5fffcef242e6237dcb2ca4a0
Якоб йорданс праздник бобового короля
Войти
Авторизуясь в LiveJournal с помощью стороннего сервиса вы принимаете условия Пользовательского соглашения LiveJournal
- May 2015
| 1 | 2 | |||||
| 3 | 4 | 5 | 6 | 7 | 8 | 9 |
| 10 | 11 | 12 | 13 | 14 | 15 | 16 |
| 17 | 18 | 19 | 20 | 21 | 22 | 23 |
| 24 | 25 | 26 | 27 | 28 | 29 | 30 |
| 31 |
Бобовый король, или как зажигали в Антверпене, по версии Якоба Йорданса
Король пьет. Якоб Йорданс. 1638. 156 x 210 см
The King Drinks. Jordaens, Jacob
Когда в ХХ веке в Японии случился технологический бум, мы узнали о японцах много интересного. Например, о том, как в крупных японских корпорациях, с их жесткой иерархией и железной дисциплиной, снимают социально-психологические напряжения по линии начальник-подчиненный. Способ одновременно хитроумен и прост — во время корпоративов верхи и низы меняются ролями. Руководство из кожи вон лезет, чтобы во всём проиграть своим работникам, начальники с энтузиазмом пытаются занять самые последние места во всех конкурсах и соревнованиях. Как ни странно, несмотря на то, что все всё прекрасно понимают, такая игра в перевертыши оказывается фантастически эффективной для сплочения необъятных трудовых японских коллективов.
Однако соблазн восхититься нашими хитроумными соседями с края ойкумены быстро улетучивается, стоит лишь вспомнить, что европейская культура вполне себе владеет всеми этими игровыми механизмами. Карнавалы в Средневековой Европе именно эту функцию и выполняли – мясники наряжались баронами, короли скрывались под маской булочников. Во время праздников народ примерял на себя роли своих правителей, можно было обряжаться в их костюмы и потешаться над ними самими. А шуты и вне карнавалов профессионально нарушали границы дозволенного. Карнавал, праздник, застолье — и есть территория игры и свободы, выгороженная из пространства общественных установлений. Об этом – знаменитые «пьяные» картины Якоба Йорданса, изображающие нехилые фламандские застолья во главе с так называемым Бобовым королем.
Бобовый король. Якоб Йорданс. 1638 160 x 213 см
The Bean King. Jordaens, Jacob. Эрмитаж, Санкт-Петербург
Откуда название. В начале праздника все искали в своем куске пирога боб, замешанный в тесто, и кому он попадал, тот получал корону и трон — становился председателем празднества. Остальные играли свиту. Королевские обязанности были крайне несложными – надо было регулярно (достаточно часто, судя по состоянию персонажей на картинах Йорданса) поднимать бокал и провозглашать «Король пьет!» в качестве призыва к участникам застолья последовать примеру короля.
Бобовый король. Якоб Йорданс. 1655 242 x 300 см
The Bean King. Jordaens, Jacob
Фрагмент предыдущей картины
Застолье с Бобовым королем – это общепринятый обычай во Фландрии 17 века, светский способ отпраздновать католическое Богоявление. Стол накрывался 6 января, вечером, когда все религиозные ритуалы уже соблюдены, и народ вернулся из церкви. Но боб, естественно, замешивался в тесто ещё накануне. Застолье с королем устраивалось повсеместно, оно был чрезвычайно популярно как среди простого народа, так и у знатных бюргеров. Всенародная игра в короля и его свиту была, по мнению историков, неплохим предохранительным клапаном для выхода недовольства существующим порядком вещей.
В силу этого, впервые отразив любимый народом сюжет в середине 30-х годов, Йорданс регулярно стал получать заказы на воспроизведение его ещё и ещё раз. Он написал около десяти Бобовых королей – огромные полотна, каждое порядка 2-4 (!) метров по длинной стороне, сложные по цвету и свету, с живыми многофигурными композициями. (Йорданс вообще писал быстро и размашисто, был чрезвычайно плодовит, после него осталось порядка 700 работ, так что он есть практически во всех художественных музеях мира, вторая в нашем посте картина — в питерском Эрмитаже. Он работал одновременно с Рубенсом, пережил его, и после его смерти считался главой фламандской живописи.)
Бобовый король. Якоб Йорданс. 1635-1655 243 x 373 см
The Bean King. Jordaens, Jacob
Интересно, что на всех своих застольных картинах в качестве центральных персонажей Йорданс изображает своих близких. Художник был учеником и впоследствии зятем антверпенского учителя живописи Адама ван Ноорта – и тот, как правило, и запечатлен в центральной фигуре Бобового короля. Женщина с ребенком сбоку – обычно его дочь, жена Йорданса Элизабет, а самый активный мужчина, визави Бобового Короля на переднем плане — сам художник. Вот, ниже, например — те же, плюс колоритная пожилая дама, надо думать, тоже какая-то двоюродная тетушка Йорданса:
Фрагмент предыдущей картины
При одном и том же сюжете Йорданс никогда не повторяется в композиции и всегда вводит различные фигуры окружения. Интересно рассматривать, как он перемещает своего Бобового короля – король в центре, король справа, король слева. И не всегда король даже и главная фигура. Вот, например, картина 1640 года, еще один заход Йорданса на тему, на этот раз ледиз фёст. В центре, в кругу света – дамы, Бобовый король – слева, в тени:
Король пьет. Якоб Йорданс. 1638-1640 152 x 204 см
The King Drinks. Jordaens, Jacob
И, как всегда, дети и домашние животные принимают активное участие в весельи взрослых. Очевидно, воспитательный момент фламандцев 17 века волновал не особенно, их веселая попойка — эквивалент сегодняшнего просмотра семейного кино. Однако это не сугубо йордансовское, дети – участники пиров взрослых – вполне в традициях европейской живописи. Все картины вакханалий всегда переполнены детьми и ангелочками.
Король пьет. Якоб Йорданс. 1638-1655
The King Drinks. Jordaens, Jacob.
Интересно, что художник, продемонстрироваший в своих «Бобовых королях» такое жизнелюбие-с-перехлестом, в зрелом возрасте перешел в кальвинизм, наиболее радикальное и строгое в смысле телесных удовольствий и развлечений крыло протестантизма. И картины его молодости, на которых он с домочадцами так зажигает, тоже нельзя рассматривать как прямой слепок с реального образа жизни семьи художника. Однако искусство – это ещё одна территория игры и свободы, где даже самый строгий в жизни автор может позволить себе вообразить всё, что угодно.
Источник статьи: http://viardo-polina.livejournal.com/50486.html